Поиск правды
«Татаро-монгольское иго» – базовая травма русского национального сознания. Вовсе избыть её или хотя бы перетолковать в нашу пользу до сих пор не удаётся. Мудрили, старались философы-евразийцы, колдовал ловкий историк-патриот Лев Николаевич Гумилёв, силясь доказательно объяснить, что не было унизительного «ига», а было лишь обоюдоострое «сотрудничество», – однако, ничего толком не вышло. Наши дети по-прежнему с болью в сердце декламируют на уроке хрестоматийное блоковское:
На пути – горючий белый камень.
За рекой – поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
…………………………………
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем...
Умри, страшнее и безнадёжнее не скажешь.
Наш выдающийся современник, академик от математики Анатолий Фоменко даже обосновал и внедрил в массовое сознание свою «Новую хронологию», которая, объявляя канонизированные письменные источники подлогом или, как минимум, ошибкой, закономерно привлекла на свою сторону десятки миллионов соотечественников, что натурально взбесило так называемых историков «серьёзных» с их кулуарной известностью, мизерными тиражами и философией национального унижения.
Разоблачение академика Фоменко превратилось в отдельную научную дисциплину, чего стоят хотя бы участившиеся факты награждения его обидными с точки зрения официальных историков наградами и чинами: антипремия «Абзац» в номинации «Почётная безграмота» – за «особо циничные преступления против российской словесности» в 2004-м; торжественное избрание членом-корреспондентом Врунической академии лженаук (ВРАЛ) в 2016-м…
Между тем, Анатолий Фоменко всего лишь добросовестно выполнил заказ нашего коллективного бессознательного «по защите чести и достоинства». Чтение Фоменко и его коллеги-соавтора Носовского – дело, как минимум, утешительное, а в пределе – воодушевляющее. Тем же, кто верит официальной историографии, горячо рекомендуем недавно поступивший в фонд нашей библиотеки бестселлер от издательства АСТ:
Хрусталёв Д. Г. Монгольское Нашествие на Русь 1223 – 1253 гг. – М., Издательство АСТ, 2023. – 384 с.
Новая интерпретация событий
Эта внушительного объёма книга читается в один, максимум в два присеста: оторваться от неё практически невозможно. 1223-ий год – первое вторжение татаро-монголов на территорию русских княжеств, закончившееся легендарным сражением/поражением на реке Калке. Точное место битвы, как выясняется из книги Дениса Хрусталёва, до сих пор не обнаружено, хотя памятный знак в честь «775-летия битвы на Калке» с пафосом установили в 1998-м: «…Тем не менее споры о месте битвы не утихают». Вот те на, а говорят, что история – точная наука.
То же самое относительно численности войск с обеих сторон. Читаем в Википедии: «Точные данные о численности объединённого русско-половецкого войска отсутствуют. По оценкам некоторых историков, она составляла 80-100 тысяч человек. По другим оценкам, 40-45 тысяч человек. По мнению В. Н. Татищева, численность русских войск составляла 103 тысячи человек и 50 тысяч половецких всадников». Кажется, примерно так нас и учили в школе.
Однако, методично анализируя данные летописей, как древнерусских, так и восточных, Денис Хрусталёв радикально общепринятые цифры опровергает:
«Теперь о численности… По мнению Храпачевского, монголам на Калке противостояла армия в 35-37 тысяч человек. Но его подсчёты выглядят не вполне корректными… Киевская «повесть» утверждает, что из похода вернулся каждый десятый, то есть погибло 90% русских. Между тем, потери более половины армии в Средние века встречаются крайне редко. Если потеряна хотя бы треть, это уже разгром…»
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Оказывается, все эти якобы достоверные «исторические источники», которыми принято гвоздить академика Фоменко, – не что иное, как набор эмоциональных всплесков, метафор, поэтических преувеличений. Александр Блок выразил подобную – именно поэтическую – стратегию мышления лучше, чем кто бы то ни было: «Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы».
Дальше – больше. Точнее – меньше, и намного меньше:
«Скорее всего, на Калке было от 10 до 30 тысяч монгольских всадников. Храпачевский считает, что от 20 до 30 тысяч, что, по его мнению, в два раза меньше, чем русских. За неимением других данных, примем за ориентир средний показатель – 20 тысяч, то есть два тумена под руководством Джэбэ и Субэдэя. И это с учётом союзников и покорённых народов, как то половцев и бродников… Можно предположить, что вся русская армия – около 10 тысяч. Плюс их союзники половцы – вероятно, около, 5-8 тысяч… Таким образом, на Калке сошлись едва ли не равные по численности армии, одна из которых доказала свою непобедимость, а вторая проявила чудеса мужества… Массовое бегство привело к значительным потерям, о которых как раз и говорится в летописи. Каждый десятый вернувшийся – это явное преувеличение, отражающее восприятие современников: сокрушительные потери. Велики были и потери монгольской армии, которая после Калки долгое время не пыталась напасть на русские земли».
Денис Хрусталёв вроде во всех деталях реконструирует первое, роковое столкновение русских дружин со взявшимися будто бы из ниоткуда татаро-монголами, однако же, не оставляет ощущение, что эта его в высшей степени добросовестная реконструкция – сон, миф, навязанное кем-то недобрым пораженческое сказание. Место не найдено, количественные данные до неприличия расходятся, вместо «орды» – не такой уж и большой отряд, который вдобавок вовсе не был «непобедимым»:
«Ибн аль-Асир писал, что после разгрома русских монголы отправились в Волжскую Булгарию, где потерпели сокрушительное поражение, потеряли большинство воинов («уцелели из них только немногие») и вернулось их менее 4 тысяч («говорят, что их было до 4000 человек»)».
Впрочем, речевой оборот «говорят, что…» применительно к эпохе, где не было стандартизованных методов подсчёта чего бы то ни было, а вдобавок доминировало мифопоэтическое мышление, вследствие чего лёгкие слухи легко обрастали угрожающими психике подробностями, – мягко говоря, смущает.
Книга Дениса Хрусталёва обладает тем несомненным преимуществом, что балансирует на грани между «знаю» и «воображаю», не скатываясь до конца ни в одну из крайностей. Хрусталёв любит оборот «скорее всего», и это примирит с его вроде бы наукообразной манерой изложения даже поклонников так называемой «фолк-хистори». Он умеет вовремя поменять дискурс, внезапно перескочив с убедительного цифрового анализа на донельзя интригующую мифопоэтику:
«…Едва достигнув Днепра, монгольская армия повернула обратно и исчезла в неизвестности, из которой пришла: “и не съведаем, откуду суть пришли и кде ся деша опять: богъ весть, отколе приде на нас за грехы наша”. Беспримерный рейд был окончен. Многим, вероятно, казалось, что они уходят в то же безвестие, откуда и явились».
Так заканчивается глава «Монголы. Первая встреча», а уже глава следующая начинается словами, которые одновременно ужасают и успокаивают: «Умывшись кровью, русские князья вернулись к обычной жизни». Успокаивают, в частности, потому, что Хрусталёв сознательно или бессознательно переводит тут стрелку со всего русского этноса на его князей. Причём он не склонен акцентировать так называемую феодальную раздробленность, на которую всё, помнится, сваливали в советской школе. Скорее, отмечаются сон разума и безмятежность, тотальное нежелание (пожалуй, и неумение) меняться в соответствии со стремительно переменившейся «международной обстановкой». Самонадеянные князья считали, что зашевелившиеся где-то на юго-востоке кочевники – форменные дикари, не стоящие серьёзного внимания. Даже, заметим, после тяжёлого поражения на Калке: «Многим, вероятно, казалось, что они уходят в то же безвестие, откуда и явились».
Вот наиболее характерный эпизод в этом смысле:
«Исследователи нередко пишут о хорошей организации монгольской разведки. Как мы видели из показаний венгерского доминиканского монаха Юлиана, они действительно имели немало квалифицированных специалистов. Использовались самые различные способы сбора информации от «разведки боем», как рейд Джэбэ-Субэдэя, до мирных посольских миссий в дальние страны. Для «дипломатических» функций использовали преимущественно знатоков языка из покоренных народов… Видно, что отправка посольств с нелепыми требованиями в качестве прикрытия была широко использована монголами».
Ничего себе, а ведь нам до недавнего времени втюхивали, что монголы брали количеством людей/лошадей и звериной жестокостью, а на поверку выходит, что их политика была без преувеличения интеллектуальной, и выигрывали они, как правило, до сражения. Ещё не был придуман Штирлиц, а монголы уже вовсю пользовались его наработками (шутка, в которой значительная доля истины).
Денис Хрусталёв в связи с этим не юлит, а рубит правду-матку:
«Русь не сумела адекватно подготовиться к противостоянию с монголами. Ожидали орду диких кочевников, а столкнулись с самой подготовленной и хорошо организованной армией в мире».
Повторимся, пресловутая «феодальная раздробленность» ни при чём. Все государства тогда в той или иной степени были «раздробленными», стабильных границ фактически не существовало, мировые карты перекраивались методично и регулярно. Всё это не отменяло реальной связанности территорий за счёт феодальных отношений по типу сюзерен/вассал.
В 1237-м, накануне вторжения Батыя на Русь, происходит вот такая умопомрачительная история. Владимиро-Суздальскому князю удалось перехватить неких иностранных послов с важнейшим донесением относительно «татаров, которые днём и ночью совещаются, как бы притти и захватить». Речь шла о королевстве венгров-христиан, однако, нетрудно было бы догадаться, что прежде далеко расположенных венгров пострадают русские. Чтобы догадаться, надо было бы сначала прочитать. И что же, воспользовалась владимиро-суздальская знать ценнейшей информацией? Нет.
Совершенно дикой выглядит причина: «…Послов суздальский князь перехватил, послание, которое они везли венгерскому королю, отобрал. Однако, в Северо-Восточной Руси не смогли (!) найти переводчика, чтобы ознакомиться с татарским письмом. Его передали доминиканцам, которые оказались более расторопными и позднее смогли прочитать дерзкий текст, обращенный к «венгерскому корольку» (regule Ungarie). Им помог некий «язычник», которого они встретили, «проезжая через Куманию». Сюжет с письмом во многом характеризует готовность Владимиро-Суздальского княжества к войне. Контрастом выступают показания всё того же Юлиана о деятельности монгольской разведки. Пребывая в Башкирии («в этой стране венгров»), в мае 1236 года он ”нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки] и сказал, что татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании, но дожидались они другого войска, которое послали для разгрома персов”». Выходит, у монголов была передовая, да попросту образцовая логистика. А нам-то десятки лет высокомерно внушали: «дикая орда». Даже такая фигура речи закрепилась.
Хрусталёв грустно итожит:
«Если монголы уже в начале 1236 г. располагали специалистами, владевшими сразу пятью языками всех потенциальных противников, то к концу 1237 г. самый могущественный князь Руси не мог найти нужного переводчика с «татарского» (с уйгурского, арабского или половецкого?)».
Преодоление исторической травмы
Теперь характерная смысловая рифма. В эпохальной книге историка Анатолия Уткина о Первой мировой войне приводится следующий факт: английские и французские союзники, прикомандированные к штабам российских императорских войск, неизменно дивились тому обстоятельству, что русские офицеры-аристократы принципиально не желают допрашивать пленных! Ну, вероятно, не барское это дело. Последствия были грустными: ни одной значимой победы над собственно немецкими частями. Била российская армия тогда исключительно австрияков.
А зато во времена Великой Отечественной, когда офицерский корпус, во всяком случае, непосредственно соприкасавшийся с противником, состоял уже исключительно из простонародья, проблема барских капризов стоять перестала. В том числе поэтому, начиная с 1942-го, громили аутентичных немцев в той же мере, в какой уничтожали их европейских союзничков. Вот на какие актуальные размышления наводит исключительно увлекательная книга Дениса Хрусталёва о страшных делах давно минувших дней.
В тот момент, когда удаётся отыскать внятное, а не туманное, не липовое, как в прежней историографии, объяснение кошмарам эпохи ордынского нашествия, – происходит высвобождение светлой энергии и травма потихоньку залечивается.
В заключение возьмём на себя смелость подправить скорбного Александра Блока:
Вздымаются светлые мысли
В залеченном сердце моем,
Подсвечены светлые мысли
Живительным дивным огнем!
Каталожная карточка книги
