«Повести» Патрика Модиано никто не брал в руки 32 года.

Это тем более удивительно, что автор вот уже седьмой год Нобелевский лауреат. А впрочем, за подобное пренебрежение великолепный Георгий Адамович изящно выговаривал в 1947-м самому Александру Сергеевичу: «Пушкин о французской литературе, – будто бы она "родилась в передней и не пошла дальше гостиной"». Почти дословно то же самое, что в дневнике своем Андре Жид говорит об Анатоле Франсе: «нет спальни, нет комнаты, где совершено преступление», и так далее. Значит, для Пушкина французская литература была сплошным Анатолем Франсом, и ничего другого он в ней не уловил. Между тем… впрочем, что же «между тем»? Тысячи томов не хватило бы на это «между тем».

Короче, французы ослепительны и совершенно не похожи на писателей отечественных. Четыре повести 70-80-х – проза, прежде всего, холодная. Светит, да не греет. Трудно войти внутрь, еще труднее увлечься. Главный герой безостановочно вспоминает, пытаясь разобраться в собственном прошлом или реконструировать подлинный ход событий, как правило, с криминальным оттенком. Модиано неизменно заигрывает с детективной фабулой, но лишь для того, чтобы посмеяться над всезнайками, сочиняющими эти самые детективы: на деле, даже спустя десятки лет неизвестны участники, непонятны мотивы, а интрига не настолько интересна, насколько рекламируют ее «продавцы преступлений».

«На вопрос, который для тебя важен, никто никогда тебе не ответит». Жанр размывается, преступники вымарываются из полицейских протоколов, герой ретроспективно обследует десятки причастных к опасному сюжету персонажей, и все они – едва мелькнувшие или сыгравшие ключевую роль – безжалостно стираются из памяти, из истории. Сколько человек вспомнит о нас через пару лет после смерти? Как поется в одной рок-песенке, «поплачь о нем, пока он живой». Четыре убийственные как арктический лед повести напоминают о том, что мир, как правило, заманивает, зачастую обманывает, никогда не оправдывает ожиданий. Холод этой прозы – отрезвляет. «Мир ловил меня, но не поймал», – похвастался один старинный философ. Модиано рассчитывает на примерно такого же читателя.

В прошлом опасность, преследование и обманы. Прошлое неуютно, потому что переполнено совершенно забытыми людьми и уже никому, кроме героя-расследователя, не важными событиями. Суета сует: «Не этот холодный бриллиант с голубыми бликами был причиной нашей тревоги, а, вероятно, сама жизнь». Предупрежден, значит, вооружён. Люди в этих повестушках ничего, в сущности, не решают и ни на что не влияют. Однако, сотни имён звучат с их страниц подобно поминальным спискам на церковной службе. Модиано создает волшебное ощущение, что каждое лицо запечатлено, каждая душа сосчитана, а некоторые дела будут прощены.

✤✤✤✤✤