Изданный в серии «Отчий край» двухтомник Приокского книжного издательства «Записки Андрея Тимофеевича Болотова. 1737—1796» стал сенсацией перестроечного времени. Уж на что вторая половина 1980-х отличалась обилием возвращённой литературы, но даже на фоне «самых-самых» – увлекательных, душеполезных или же пикантных – мастеров слова сочинение Болотова не затерялось. Более того, за двухтомником специально приезжали в Тулу из Москвы и Ленинграда! И, например, автору этих строк пришлось тогда выслать не один и не два книжных комплекта не только друзьям, но и малознакомым людям, в удалённую российскую провинцию.

Знакомство с многотомником второй половины XVIII века «Экономический магазин» превращается в увлекательное приключение, едва уяснишь себе, что составителем, редактором и даже основным автором являлся именно А. Т. Болотов. В недавней содержательной статье научного сотрудника Института русской литературы РАН (Пушкинского дома) А. Ю. Веселовой, посвящённой его журналам «Сельский житель» и «Экономический магазин», приводится следующий удивительный факт: «Болотов оставил после себя огромное наследие, значительная часть которого по-прежнему остается неопубликованной. Это об­стоятельство отчасти препятствует объективной оценке его вклада в развитие сельского хозяйства в России, хотя в этом отношении было много сделано в 1950—80-е гг., когда были изданы избранные сельскохозяйственные статьи Болотова».

Однако же, ещё следует разобраться, кем считать Болотова по преимуществу: первоклассным сельскохозяйственным учёным или всё-таки авангардным для своего времени журналистом и писателем? В советское время, когда предпочтение отдавалось материальному базису, вопрос закономерно решался в пользу его хозяйственной деятельности. Однако, сегодня справедливо ставится вопрос об уточнении статуса Болотова как писателя и как журналиста. А. Ю. Веселова изумлённо отмечает, что в качестве выдающегося журналиста Андрея Тимофеевича никто и никогда не рассматривал, а между тем: «Сам факт, что Боло­тов как редактор журнала продержался на рынке периодической печати одиннадцать лет, в то время как почти половина журналов едва выдерживали год, заслуживает особого рассмотрения».

Более того, если сельскохозяйственный аспект его журналов более-менее отражён в литературе естественно-научного содержания, то, согласно Веселовой, «история создания и публикации журналов Болотова ”Сельский житель” и “Экономический магазин” в научной литературе до сих пор не освещена, они не учитываются в работах, посвященных журнальным полемикам XVIII столетия, и не привлекаются при изучении жанрового разнообразия и литературных приемов жур­нальных публикаций этого времени».

Болотов в течение почти шестидесяти лет публиковал результаты своих наблюдений и экспериментов сначала в «Трудах Вольного экономического общества», затем в издаваемых им журналах «Сельский житель» и «Экономической магазин» и, наконец, в «Земледельческом журнале», который выпускало Московское сельскохозяйственное общество (МОСХ). Не случайно в конце своей долгой жизни Болотов был более известен как агроном, и именно МОСХ отмечало его 90-летний последний юбилей. Сам он тоже считал своей главной заслугой перед отечеством именно агрономические и «экономические», т. е. связанные с домоводством и сельским хозяйством, сочинения.

Между тем, последовательное чтение хранящегося в Секторе редких книг и книжных памятников ТОНБ комплекта «Экономического магазина» оставляет терпкое послевкусие даже у человека, не склонного к садово-огородной деятельности. И дело тут как раз в стилевой изощрённости! Болотову как честному и квалифицированному естествоиспытателю, конечно, очень интересна сельскохозяйственная проблематика, однако, таящийся у него в душе выдающийся литератор периодически выбирается на передний план, задирает нос, подмигивает читателю, тянет одеяло на себя: «…Наконец, Паулинн заприметил, что один Доктор Богословия многим и частым употреблением лучшего спирта и других память подкрепляющих лекарств, оную даже до того испортил, что наконец позабыл и собственное свое имя: то сие долженствует всем тем служить в предостережение, которые без всякого выбора и различия принимают в себя всё, что им ни предлагают». Это, между прочим, из серьёзной с виду статьи «О памяти». Слова в ней, однако, расставлены и употреблены таким изысканным образом, что на выходе получается нечто, граничащее с весёлым литературным абсурдом.

Через несколько страниц следует статья с названием в духе индустриальной поэзии 1920-х и даже в стиле Владимира Маяковского: «Ещё нечто об опилках железных», однако же, речь в ней пойдёт не о слесарях и ремесленниках, а о «врачебных качествах» опилок: «Употребляются с пользою, яко домашнее лекарство от разных болезненных припадков». Чуть дальше в статье «Некоторые замечания о садах в России» – резкая смена регистра, вызывающий изумление стилевой скачок от жёсткого к мягкому: «…Легко статься может, что происходило сие более от грубости тогдашних времён и от недостатка той нежности во вкусе, какая становится уже ныне в нашем народе приметною». Подумать только, какие обороты, какие социокультурные выводы: «нежность во вкусе» в народной массе, оказывается, нарастает! Если воспринимать «Экономический магазин» глазами и умом сегодняшнего дня, очень скоро начинаешь в первую очередь считывать стиль, а не экономическую и сельскохозяйственную проблематику. Опознаёшь в авторе не только квалифицированного агрария, но ещё и безусловного поэта, пожалуй, даже артиста.

Попутно заметим, что установленный в родовой усадьбе Дворяниново бюст Болотова своей предельной выразительностью, своим удивительным расположением на местности, непосредственной включённостью в ландшафт, а в то же время отстранённостью от всего мирского - крайне удачно предъявляет Андрея Тимофеевича во всех его ипостасях.

Но вернёмся к стилевым особенностям «Экономического магазина». К примеру, в статье «Замечания о движении, нужном для ипохондриков» читаем невероятные пассажи, пожалуй, предвосхищающие Даниила Хармса:

 

…Самым худшим и меньше всех пользы приносящим домашним движением может почесться хождение взад и вперёд по комнате. Оно трясёт очень мало внутренности и другие части тела, ему не достаёт воздуха, рассеяния мыслей и холода, а сверх всего того не может оно долго продолжаться быть, ибо от частого оборачивания может многим ипохондрикам делаться дурнота и кружение в голове, и они никак долго оное переносить не могут.

Второю степенью можно почесть пиление дров, или дерева, предлагаемое обыкновенно ипохондрикам, а особливо тем, коим слабость, недостаток времени и другие обстоятельства не дозволяют предпринимать другой и лучший род движения, или кои не хотят предпринимать другого. Сие движение потрясает внутренности действительно уже более и может производимо быть в холоде, что с сей стороны делает его полезнейшим. Но оно для многих ипохондристов (именно так! – И. М.), а особливо для слабых учёных людей, имеющих наклонность к обморокам, слишком жестоко и сильно. Таковой больной начинает от него скоро потеть и от недостатка сил не может продолжать долее. Сверх того при сем движении кровь пригоняется в особливости в одну только руку… Вообщем движение сие не сопряжено ни с какими переменами, а всего меньше с увеселением, но крайне печальное и скучное. Однако, не надлежит и его пренебрегать, ибо оно во всякое время лучше простого хождения по горнице.

Точение имеет в себе более недостатков и более полезностей, нежели пиление… К тому же можно причислить и мелкую охоту или стрелянье птиц, однако не такую, чтобы сидеть на одном месте, ни однажды не выстрелив.

Можно и нужно рассматривать этот сильно сокращённый нами убийственно смешной текст как саркастический выпад в адрес не желавших утруждать себя ни мыслями, ни даже элементарной физической активностью высшего и среднего сословий: «…При всех тех выездах и выходах не должно никогда самих себя позабывать и удаляться от дома слишком далеко, и так, чтоб не инако, как с великою усталостью назад возвратиться было можно, но всякое движение предпринимать соразмерно с количеством сил своих». Даже странно, что без канонизации Болотова обошлись подмечавшие и употреблявшие в своих интересах все доступные критические тексты, вроде книги Радищева и т.п., революционные демократы! Вероятно, им не могло прийти в голову, что зубодробительная сатира может скрываться в журнале «всего-навсего» хозяйственной направленности, и пресловутые революционные демократы туда попросту не совались.

Если же абстрагироваться от эффекта «социальной сатиры», придётся заметить, что подобный стиль происходит от того, что внутреннее развитие отдельных индивидуумов начинало в те переломные времена значительно превосходить развитие, как говорили марксисты, «производительных сил» эпохи в комплекте с присущим этим подзадержавшимся в развитии силам языком описания реальности.

Впрочем, там, где Болотов чувствует себя как рыба в воде, то есть в областях, которые забирают его внимание и его интерес полностью, он смиряет стиль во имя торжества смысла. Из номера в номер пересказывая своими словами немца Гиршфельда, специализировавшегося на искусстве организации садов, Болотов теоретизирует вслед за ним, значительно раздвигая рамки русского философского дискурса своей эпохи: «В движении может вообще быть красота, поелику в оном может и разнообразность и переменчивость случаться. В ландшафтных предметах движение необходимо нужно, буде хотеть, чтобы они продолжительное впечатление делали».

Или другое, совсем уже глубокое: «Новость производит в душе живейшее движение, и почти вящшее, нежели красота и величина. Она может находиться отчасти в самых предметах, отчасти в образе явления предмета. Ежели станешь различать новость во всём, и новость в частях и случайных переменах, то легко можно усмотреть, что в пространнейшем разумении и с величайшим правом ландшафтные предметы могут новостию приводить дух ваш в движение…»

А дальше Болотов и вовсе балансирует на грани философии и поэзии: «Лес не составляет для нас никакого нового предмета, однако одевшись весною молодым листом, принимает он на себя для нас прелесть новости. Роза не составляет для нас ничего нового, но как утешает нас первая развернувшаяся распуколка («устар., распускающаяся почка или бутон цветка» - И.М.), которую мы весною находим! И так садовнику должно таких предметов искать, в которых сама натура беспрерывным своим действием беспрестанно новые перемены производит».

Далее идут неожиданные параллели с японской традицией «сада камней»: «Всеобщие правила для садоделателя: 1. Ему не надлежит никогда всего сада своего так располагать, чтобы план всего расположения его мог вдруг и одним разом обозреваем быть. Ему не надобно давать зрителю видеть и допускать догадываться, какая сцена за какою последовать будет. Чем более он сокрыть может, тем живее будет нас трогать внезапное чего-нибудь явление. Где мы всего меньше чего ожидаем, там наиприятнейше внезапностью и постигаемся. А не меньше и без разнообразности и переменчивости, действие будет только слабо. Однако, попечительно должно садоделателю остерегаться того, чтобы из любви ко внезапным постижениям, и гоняясь слишком за оными, не затевать никаких хитрых мудрствований, и не прилепляться к игрушкам и к таким вещам, которые с достоинством сада не согласны, ибо в оном надобно господствовать везде здравому разуму и чистому вкусу».

А в статье «О жизненных духах» разве не мерцают для современного продвинутого читателя указания на ту загадочную неуловимую субстанцию, которую китайские медики и философы издавно называли энергией ЦИ:

 

Жизненными духами, или жизненными соками называется медиками наисубтильнейшее, или наитончайшее жидкое вещество, находящееся в наших нервах, или чувственных жилах, почему некоторые и называют оное нервным соком, которое название и всего кажется приличным. Сок сей весьма пылкой, или так называемой летучей натуры, почему и может он с чрезвычайной скоростью притти в движение и почти в самое то же мгновение ока паки успокоиться и остановиться. Но в чём он собственно состоит, то выяснить трудно, а то только известно, что он чрезвычайно нужен, что отделяется от крови, и что происходит сие наиболее во время сна.

Здесь, однако, следует разобраться с историей души Болотова: откуда взялась эта его уникальная манера мыслить и формулировать, чем было спровоцировано само влечение обыкновенного русского человека и дворянина к журналистике нового типа? Всё та же А. Веселова отмечает:


Русский человек XVIII столетия, особенно первой его половины, и тем более живущий в провин­ции, не только обычно не имел привычки читать газеты или жур­налы, но даже не всегда обладал внятным представлением о том, что это такое. Болотов, с его стремлением фиксировать все, что его когда-то поразило и запомнилось как новинка, несколько раз пишет о своем первом знакомстве с периодикой во время военной службы в годы Семилетней войны. Это были журналы и газеты на немецком языке, которым Болотов к этому моменту (вторая поло­вины 1750-х гг.) уже неплохо владел. Его, в частности, заинтересо­вал журнал «Известия новейшей государственной и военной исто­рии» («Beytrage zur neuern Staats-Und Krieges-Geschichte»), печатавший военные новости: ”...не мог я никак расстаться с попавшимся мне тогда на глаза новым ежемесячным немецким журналом, выдаваемым в Данциге под именем “Исторических известий”, о тогдашней войне нашей, со всеми реляциями, планами и описаниями баталий и всего прочего. <...> Я тотчас купил все части, сколько их тогда вышло, и рад был тому так, как бы нашел какое великое сокровище...”. Болотов даже начал переводить фрагменты из этого журна­ла и давал читать их своим товарищам по службе, но, не увидев интереса со стороны сослуживцев, разочаровался в затеянном предприятии и бросил переводы.

Поразительная, на деле, информация: Болотов, оказывается, действовал резко наперекор косной дворянской среде, и его дальнейшая подвижническая журналистская деятельность есть акт героический, пожалуй, даже и превосходящий фронтовое геройство отрицавших его гуманитарный порыв товарищей по службе.

И ещё несколько неоценимых свидетельств из статьи А. Веселовой:

 

Более близко Болотов имел возможность познакомиться с периодическими изданиями в Кёнигсберге, во время службы переводчиком в канцелярии русского губернатора Восточной Пруссии. Служба предоставляла Болотову достаточно досуга не только для прогулок и осмотра достопримечательностей, но и для посещения лекций в университете, а также чтения книг, газет и журналов, которые он во множестве начал покупать и брать в библиотеке. Свое пребывание в Кёнигсберге Болотов впоследствии считал не просто очень полезным, но оказавшим решающее влияние на формирование его личности. В частности, он отмечал положительное воздействие на него немецких моралистических журналов: “Многие и разные еженедельные сочинения, издаванные в Германии в разные времена и в городах разных, попавшись мне также в руки, помогли не только усилиться во мне склонности к нравоучению, но познакомили меня и с эстетикою, положили основание хорошему вкусу и образовали во многих пунктах и ум мой, и сердце. Я не только все сии журналы с особливым усердием и удовольствием читал, но многие пьесы из них, которые мне наиболее нравились, даже испытывал переводить на наш язык и в труде сем с особливым удовольствием упражнялся. И сочинения сего рода мне столь много полюбились, что некогда и самого меня предприять нечто подобное тому и произвесть дело, которое едва ли кому-нибудь в свете произвесть с толиким успехом довелось, как мне...”

Итак, А. Веселова полностью подтверждает наше непосредственное читательское впечатление о том, что, даже фиксируясь на сельскохозяйственной проблематике, Болотов стремился бичевать дурные нравы, корректно высмеивать состоятельных и влиятельных ленивцев, ненавязчиво предлагать соотечественникам жизненные, а не только медицинские рецепты:


Болотова больше всего интересовали нравоучительные тексты, как в форме притчи, так и в виде прямого поучения, как, например “Аллегорическая повесть о человеческих страстях” из ”Гамбургского патриота”. Волновали молодого человека также и вопросы брака и семьи: некоторые из переведенных им статей посвящены проблеме «счастливого супружества». Сатирические журналы также привлекали внимание Болотова. В письме своему другу, лейтенанту флота Н.Е Тулубьеву, от 30 декабря 1760 г. Болотов сообщает о некоем сатирическом издании “под именем Каролины», объявление о выходе которого он недавно обнаружил, и пишет, что эти «сатирические листки» намерены «стараться исправлять женские обряды и обычаи, обещивая при том и некоторые сатиры и на нашу братью”. Показательно, что и в сатире Болотов, прежде всего, искал нравоучения: именно в этот период он делал первые попытки писать собственные моралистические сочинения, что нашло отражение и в переписке с Тулубьевым, и в сохранившихся в архиве материалах.



Сообщая в мемуарах о том, что выписывает и читает значительное количество иностранных газет, Болотов простодушно признавался: «Хотя оне мне во все сие время стоили многих денег, но о том нимало я не тужил, ибо удовольствие, доставляемое ими мне еженедельно, вознаграждало с лихвой сей убыток. Одно и то, что я посредством их получал еженедельно уведомления обо всем свете и во всех землях и государствах, и известия о том были полные, а не такие сокращенные, какие сообщались нам чрез русские газеты, стоило уже весьма многого, а особливо для такого любопытного человека (полужирное начертание наше – И. М.), каков был я».

И вот уже «любопытный человек» всем своим существом включается в журналистскую деятельность. Косность окружающей социальной среды этого донельзя деятельного человека, мягко говоря, удручает. Например, отправив однажды материалы в Императорское Вольное экономическое общество и получив горячо ожидаемый номер «Трудов ВЭО», где его материалов вопреки ожиданиям и обещаниям не оказалось, Болотов сильно печалится, да попросту оскорблённо негодует:


Боже мой! Что такое будет! - воскликнул я с нарочито огорченным духом: - вздор такой печатают и занимают им целые книги, а такие хорошие и прямо полезные для многих замечания и сочинения, каковы мои, лежат у них и преют или, что еще того хуже, может быть и совсем не напечатаются. В состоянии ли таковая медленность побуждать и наиусерднейшего человека к продолжению трудов своих и заохотить к дальнейшей и многокоштной пересылке к ним трудов своих? Как давно отправил я уже к ним все последние свои прекрасные и важные пьесы, и сколько времени жду и не могу дождаться видеть их напечатанны­ми? И что ж это будет, и при такой удивительной медленности сколько лет к тому будет потребно, чтобы успеть им напечатать все то, что на уме и в намерении моем было сообщить им из всех бес­численных и прямо полезных вещах, мне сделавшихся известны­ми и достойных быть тиснению. Теперь не удивляюсь я тому, говорил я далее, что все наше Экономическое общество нимало никем не уважается, и что лишилось оно и от всех уважения, которое оным его еще удостоивали. При таком порядке лучшего и ожидать не можно.



Вот это темперамент. Каков слог, какова живость нрава, и какова же обидчивость! И потом, это же смягчённое временем позднейшее описание ситуации со страниц мемуаров. Легко вообразить, что творилось с Андреем Тимофеевичем в режиме реального времени, сразу же по получении злополучных «Трудов ВЭО», где его обошли на тот момент публикацией! А впрочем, именно после случайной покупки у уличного московского разносчика в конце января 1766 года первого выпуска «Трудов ВЭО», Болотов стал пристально интересоваться сельским хозяйством и экономической проблематикой. А отсюда - всего пара шагов до легендарного «Экономического магазина».

Но сначала-то Болотов принимается от руки вести домашний экономический дневничок: «Сии заня­тия состояли в сие время наиболее в писании некоторого рода экономического журнала или записок обо всем, что мне от­носительно до экономии нового чрез опыты узнать и в полезности чего удостовериться случилось. И как к запискам сим приобщал я всегда, где надобно было, и рисуночки, то и составились впослед­ствии времени из того три прекрасные книжки, которые целы у меня еще и поныне и хранятся в библиотеке моей под заглавием “Плоды праздного времени!“» К со­жалению, до нашего времени увлекательные рукописи с уникальными рисунками не сохранились.

Болотов, как мы уже успели заметить, столько же деятелен, сколь и тщеславен. Получив от ВЭО золотую медаль вскоре после первой у них публикации, он простодушно фиксирует на письме, что медаль «тешила его самолюбие». В 1874-м Болотов ненароком знакомится с книготорговцем Х. Ридигером и впоследствии, в 1878-м, договаривается с ним «о важнейшем» - об издании журнала. Свой журнализм Болотов ценит настолько, что формулирует тогдашние свои настроения самым восторженным образом: «В бытность мою в сей раз в Москве положил почти ненарочным образом первое основание тому вели­кому зданию, которое, против всякого чаяния, в последующие за сим годы воздвигнулось, сделалось славно и для меня по многим отношениям выгодно и полезно». И если «Сельский житель», ставший первым самостоятельным публичным проектом Болотова, просуществовал всего год – с апреля 1778 по март 1779 – то «Экономический магазин», как уже было сказано, выдержал целое десятилетие!

Впрочем, литературная игра уже и в тот единственный год, когда Болотов выпускал «Сельского жителя», велась им вполне изобретательно. Он не скрывал свое авторство от близких и домашних, но культивировал анонимность в отношении всех остальных. Впоследствии Болотов расскажет в мемуарах о том, как читал выдержки из «Сельского жителя» чиновникам Богородицкого суда: «Но смешно было, когда я читал его потом и вслух некоторым из судей наших, так, как бы новое и совсем мне незнакомое сочине­ние, и принужден был слушать о себе самом их мнения и сужде­ния; но, по счастию, были они для меня непредосудительные, и я радовался духом, что листок сей имел счастие им понравиться».

Воистину артистическая натура! А ведь и по сию пору говорят про него исключительно как про «агронома» или «ботаника». Однако же, Болотов не просто «хозяйствующий субъект», он – артист, философ, сатирик, даже и социолог. Неотвратимо возникает параллель с другим русским гением, но уже из XX-го столетия, – логиком, философом, социологом, но одновременно изобретателем нового литературного жанра и тоже горячим патриотом своей страны Александром Зиновьевым.

А. Веселова подчёркивает, что ориентиром для Болотова служили не экономические, а нравоучительные иностранные журналы, и он сильно переживал относительно того, что сугубо экономический журнал не соберёт достаточной аудитории: «Кружилась давно уже в голове моей мысль, нельзя ли издавать их образом как бы еженедельного журнала, расположенного точно таким образом, каким располагаются и издаются разные моральные и нравоучи­тельные журналы в землях чуждых. Но как дело сие было бы в сем случае новое и до того совсем не только у нас, но и в других землях необыкновенное, то есть чтоб издавать журнал экономический, не могущий быть далеко столь любопытным и заманчивым, как иные журналы, то при мыслях о сем всегда встречался со мною вопрос: достаточно ли будет моих сил и знаний к тому, чтоб сделать его столь заманчивым и любопытным, чтоб мог он понравиться странной нашей и малограмотной еще публике и приобресть от ней благоволение».

И снова, снова эти болотовские формулы, навсегда западающие в память, вроде такой: «…при мыслях о сем всегда встречался со мною вопрос…» Жаль, что последующее развитие русской речи подобные восхитительные и где-то диковатые на теперешний вкус речевые обороты отфильтровало.

Туляки, запомним же этот день! 2-го сентября 1779-го Болотов встречается с ключевой фигурой своего журналистского поприща – легендарным гуманистом и, что ни для кого не секрет, масоном Н. И. Новиковым, который, согласно неполиткорректной оценке Болотова, стал «несравненно лучшим ко­миссионером и издавателем, нежели каков был немчура Ридигер». Вообще говоря, живость характера и поведения, искренность в оценках и в самооценке от Андрея Тимофеевича вызывают неизменное восхищение. Например, взявшись издавать «Экономический магазин» под патронажем и при финансовой поддержке Новикова, он совершенно не желал входить в технические вопросы. Когда Болотов приезжал в Москву, Новиков закономерно требовал от него чтения корректуры, однако, Болотов тяготился этим техническим аспектом работы настолько, что даже подумывал в сердцах послать всё это «большое дело» куда подалее и «самому непонятно, почему не решился».

А издателя Новикова Болотов нахваливал как только мог, и письменно, и устно, и в частных беседах, и на разного рода общественных ассамблеях: «…Он спроворил делом так хорошо, что число подписавшихся к получению моего журнала простиралось уже и при самом начале до 400 разных особ, и в том числе многие были князья, бояра, генералы и архиереи и прочие всякого звания люди».

Впоследст­вии число подписчиков возросло до тысячи, и это почиталось за грандиозный успех, ведь так называемыми «массовым обществом», «массовой культурой» ещё даже не пахло. Однако, свойственный «массовой культуре» демократический стиль уже потихоньку Болотовым вырабатывается. Так, в приоритете у него, как и в прежнем «Сельском жителе», - письма от корреспондентов и ответы на их вопросы. «Формальным», то есть собственным сочинениям и переводам Болотов отводит второе место. А интересы у русской публики того времени в массе были совершенно предсказуемые. Например, всех волновала проблема… летних мух. Что же, Болотов идёт навстречу пожеланиям читателей и в статье «О мухах» с темой справляется как в смысле практической пользы, так и в стилевом отношении:

 

Как некоторые из читателей моих листков изъявляли мне желание, чтобы я в них написал что-нибудь и о мухах, или паче о истреблении в покоях сих домашних насекомых: то да позволено мне будет занять и сим предметом несколько страниц, которой сколь ни маловажен, однако ежели принять в рассуждение, то ежедневное беспокойство, которое мы в летнее время, а особливо под осень от сих маленьких и наглых наших домашних неприятелей претерпеваем, то достоин уже некоторого внимания…

Не было случая, чтобы Болотов проигнорировал пожелание. Таким образом появлялись следующие статьи:

• «Нечто для любопытства о антипатии»,

• «Нечто о медведях и волках»,

• «О понимании ключей и родников»,

• «О простудах».

И даже - «О том, что есть в орлах врачебного», правда, это уже «из иностранных источников», потому что никакого самостоятельного знания об орлах Болотов не имел, а морочить читательские головы безответственными фантазиями собственного изготовления было не в его правилах.

И если уж Андрей Тимофеевич сообщал: «Когда зайцам и другим диким зверям случится занемочь, то едят они скипидарный корень и тем вылечиваются», - можно было не сомневаться: всё должным образом проверено и мин, в смысле фальсификаций, нет.

Крайне интересно то, что помимо частных лиц подписку оформляли многочисленные общественные организации: Дворцовые конюшни, Полицейская канцелярия, Московский банк для дворянства, Коллегия винокуренных заводов, Воспита­тельный дом, Академия наук, а также больницы и госпитали. Забавно, если не анекдотично, что харизматичный Болотов убедил (вынудил?!) подписаться даже собственную тёщу Марью Абрамовну Каверину, жившую с ним тогда в од­ном доме. Воистину, этот человек способен был одним своим деятельным характером кого угодно свести с ума или психически подчинить.

В главе «К читателю» Болотов откровенно формулирует своё кредо: «Натуральный закон, повелевающий нам не скрывать ничего, что знаем, но сообщать все своим ближним, был главным моим к сему журналу побуждением». Впоследствии он снова не удержится от того, чтобы в связи с «Экономическим магазином» себя недвусмысленно и на все лады расхвалить: «Не думав, не гадав, и прямо нечаянно и в несколько часов достиг я до желаемой дав­ным-давно цели и положил первое основание издания моего “Экономического магазина”, который доставил мне впоследствии времени столько выгод и сделал меня навек в отчестве моем из­вестным и именитейшим экономическим писателем». 

Во вступлении к первому листу «Экономического магазина» Болотов, сохранивший свой псевдоним «Сельский житель», благодарил прошлых корреспондентов и подписчиков, многие из которых перешли к нему в новое издание (в частности, называет Уединена, Чистосердцева, Доброжелателева, Сострадателева). Отдельно Болотов оговаривал свое намерение включать в журнал сочиняемые им диалоги, в том числе с детьми, которых он предлагал с малолетства постепенно приучать к хозяйству.

«Экономический магазин» активно читали в Москве, Петербурге, Туле, Орле, Кромах, Ельце, Калуге, Смоленске, Новгороде, Твери, Ярославле, Переславле-Залесском, Владимире… Тематика журнала также была обозначена в одном из первых листов и включала следующие направления:

1. садоводство (придание рощам и лесам увеселительного вида и поправле­ние натуры);

2. цветоводство;

3. хлебопашество;

4. разведение скота и птицы;

5. сельскохозяйственные орудия;

6. домашние изобретения (лаки, краски, приспособления, фонтаны и т. д.);

7. хмелеводство;

8. прудоводство;

9. лесоводство;

10. домашние развлечения (игры);

11. лечение и травы;

12. мелочи внутреннего домоводства для хозяек;

13. способы сделать сельскую жизнь веселее и прогнать скуку.

Количество статей собственного сочинения со временем увеличивалось, и случались настолько напряжённые времена, когда Болотов практически в одиночку заполнял одним собою выпуск за выпуском! Лишь в последние пару лет, когда по экономическим и эмоциональным причинам Болотов принялся за этим делом «скучать», «Экономический магазин» начал едва ли не «через силу» заполняться курьёзами, которые никакого отношения даже и к самой экзотической экономике не имели: «История человека с самой длинной бородой», «История о том, как слон спас своего хозяина» и т.п.

Ну, или следующими непроверенными сведениями: «Нечто о сновидениях (Замечание иностранных). Сие замечание сообщаю я для единой куриозности, а не с тем, чтоб в справедливости того мог я поручиться; ибо в том надлежит удостовериться наперед опытом, а мне сего делать не случилось; желающие же могут испытать сие сами. Они говорят, что ежели хотеть, чтоб в наступающую ночь снились хорошие и приятные сны, то в тот вечер не надобно ничего есть, либо поесть, но очень умеренно, и при конце ужина поболее поесть салата, составленного из зеленой мелисной травы с виноградным вином, сахаром, или с деревянным маслом, и очень малым количеством уксуса; а того лучше, естьли употребить в пищу себе траву сию совсем сырую и одну, от чего и будут представляться во сне по большей части приятные зеленые сады, веселыя аллеи, тенистые леса и другие подобные тому пленяющия местоположения».

Или совсем уже вздорно-бесполезными: «Нечто о скелетировании кротов (Из иностр. сочинений) - Ежели кому похочется иметь совершенный скелет кротовый, то поймав крота и содрав с него кожу, надлежит его положить на дощечку, и вместе с оною зарыть в муравейную кучу или положить в дупловатую ветлу, в которой есть муравьи, то муравьи через короткое время его так отскелетируют, как от наилучшего доктора ожидать бы можно».

Впрочем, даже эти гротески свидетельствуют в пользу Андрея Тимофеевича, потому что в полной мере подтверждают как его артистизм, так и интеллектуальную честность: едва только человек по тем или иным причинам эмоционально остыл к своему детищу, тут же принялся самым вызывающим и демонстративным образом это детище если ещё не хоронить/закапывать, то всячески приостанавливать.

Переводные тексты, в основном с немецких оригиналов, Болотов готовил быстро, уверенно и всегда специально оговаривал. Сегодня это обстоятельство покажется забавным, но делал он это не из соображений соблюдения авторского права, а потому, что не желал нести никакой ответственности за возможно содержавшиеся в немецких оригиналах ошибки.

Писал Болотов рано утром и обычно заготавливал статьи впрок осенью и зимой, когда работа в хозяйстве - в саду и на полях - замирала. И снова вспоминается Владимир Маяковский:

Сидят папаши.
Каждый хитр.
Землю попашет,
Попишет стихи.

Не всем такая широта натуры приходилась по вкусу. Так, управляющий императорских волостей князь С. В. Гагарин не мог примириться с тем, что Болотов, милостиво назначенный управляющим Богородицкой волостью, - «попусту» отвлекается на писанину. В конце 1781-го года этот конфликт заставил Болотова поначалу отказаться от «Экономического магазина» и только настойчивые уговоры генерального издателя, Н. И. Новикова, заставили его продолжить работу над журналом. Новиков при этом в выражениях не стеснялся: «Ах, братец! Расхаркал бы и наплевал ты на всё это, и на самого сего сумасбродного твоего князя!» Легко было этому авторитетному столичному вершителю судеб подобное говорить…

Болотов борьбу за свой журнал после таких увещеваний продолжил. Возможно, дело было ещё и в экономической стимуляции: со временем гонорар, поступавший Болотову от Новикова, достиг суммы в 600 рублей в год, что было равно сумме годового жалованья Болотова в должности управляющего Богородицкой волостью. А впрочем, без покровителя во властных структурах решить проблему вздорного князя Гагарина определённо не удалось бы: решающую роль в улаживании конфликта сыграл тульский наместник М. Н. Кречетников, сам благодарный подписчик «Экономического магазина».

Закрылся «Экономический магазин» лишь в 1789-м: у Новикова кончились свободные деньги, так что он сильно задолжал Болотову. Андрей Тимофеевич, как уже было сказано, в том числе и по этой причине заскучал/заленился, принявшись демонстративно бомбардировать своего всё ещё доверчивого и благодарного читателя вздорными заметками.

А впрочем, так ли уж этот читатель был «благодарен», настолько ли был он мил требовательному Болотову? Андрей Тимофеевич бил его при случае не в бровь, а в глаз и впоследствии вспоминал времена своей напряжённой журналистской деятельности критично по отношению к читателю:

 

Публика наша наполнена была еще невежеством и не умела и не привыкла еще ценить труды людей, и отечество совсем было неблагодарное, а лучшею наградою за весь подъятый толь великий труд было для меня собственное сознание, что я трудился не в пустом, а в полез­ном и в таком деле, которое некогда не только сынам нашим и внукам, но и правнукам обратится в пользу, и что я, со своей сто­роны, был полезным для своего отечества. 

В тех же своих легендарных мемуарах добавлял, что «Экономический магазин» не принёс ему «никакой дальней пользы, кроме того, что сделал имя во всем государстве известным и славным».

Наконец, приведём решающий ход ферзём, выдающий в Андрее Тимофеевиче Болотове гроссмейстера из гроссмейстеров: в последнем, 40-м номере «Экономического магазина» он эффектно раскрыл своё инкогнито и все свои многочисленные псевдонимы, после чего прославился наряду с виднейшими нашими учёными и поэтами. А собственно, он и сам был нашим выдающимся – одновременно – и учёным, и поэтом. Особенно ценил впоследствии следующее читательское мнение о своём детище, дескать, «”Экономический мой магазин” производит во всем нашем государ­стве великую пользу и многих людей заохочивает быть любопытны­ми и делаться и артистами, и ботаниками».

Программу своего заветного издания Болотов определял так: «Как Журнал сей назначен мною для помещения в него не только одних экономических, но и других материй, которыя к существительной пользе любезных моих сограждан относиться могут, и, между прочим, таких, которыя относятся отчасти до сохранения человеческаго здравия, отчасти до врачевания случающихся с нами болезней, а в двугодичное течение онаго имел я неоднократно случай приметить, что многим из читателей сии материи были ещё угоднее, нежели самыя существительно экономическия...»

«Экономический магазин» превратился в научно-популярное издание с разносторонней тематикой. Здесь проявилась особая «болотовская» манера повествования, которая полностью раскроется в его мемуарной прозе. В то же время Болотов неукоснительно соблюдает «практический интерес» читателя, поэтому в «Экономическом магазине» мы встречаем советы, подсказки или рецепты, ясные и полезные для читателя нашего времени.

За десять лет Болотов написал для журнала более четырёх тысяч статей и заметок: без малого 40 томов «Экономического магазина» в формате 12 см на 19 см, с числом страниц не менее 400. Только на тему домашней медицины было опубликовано свыше 900 работ!

Несомненно, А.Т. Болотов не является изобретателем публикуемых им советов и рецептов. Как он сам признавался, имея у себя «множество иностранных экономических книг, из которых можно мне было, как из кладезя, почерпать множество полезных и таких материй, которые с удобностью и пользой могли помещаемы быть в мой «магазин», и мне стоило только их с немецкого языка по-русски переписывать, и перевод их был для меня лёгок и ни мало не затруднителен, то я так уж к сим сочинениям привык и мог материю для журнала своего заготовить с таким успехом, что в одну неделю, пристально поработав, мог заготовить материи для печатания недель на 6 и более; а самое сие и помогло к тому, что господину Новикову не было никогда в материи и в больших и малых пьесах недостатка, и ему оставалось только делать из них выбор и наполнять ими листы журнала».

Огромную роль отводил Болотов диалогу с читателем, но также и с теми авторами, которые, будучи заражены пафосом его журнала, присылали свои тексты. С некоторыми из них Болотов постепенно сдружился или, как минимум, включил в круг профессионального общения. Эти люди до поры также печатались под псевдонимами. Некоторые из подписчиков и корреспондентов Болотова со временем, раскрыв псевдоним, стали его близкими личными друзьями, как, например, помещик А.А. Владыкин.

Но развернём ещё два характерных примера. В 39-м выпуске «Сельского жителя» было размещено письмо о яблочных червях, подписанное «Не китаец, а русский дворянин». Позднее в мемуарах Болотов раскрыл этот псевдоним, за ним скрывался Н.А. Демидов, впоследствии пожелавший лично познакомиться с Болотовым. Андрей Тимофеевич неоднократно бывал у него в гостях, осматривал его многочисленными коллекции и даже водил туда как в музей членов семьи. Несмотря на несколько презрительный отзыв о личности самого Демидова: «Самого простака и сущего богача-ахреяна, в котором и сквозь золото видима была еще вся грубость его подлой породы», Болотов восхищался его «прекрасным садом» и «богатыми ранжереями», в которых было «множество вещей, никогда прежде до того невиданных ...».

Вторым соратником Болотова, достойным упоминания даже через столетия, был белевский помещик и писатель В.А. Левшин, которого Болотов называет «такой же любопытный и трудолюбивый человек, как и я». Сравнивая себя и Левшина за упорство и трудолюбие с парой черкасских волов, Болотов говорит, что «оба мы были тогдашнего времени именитейшими литераторами и, помогая друг другу, трудились в пользу отечества».

Будучи еще корреспондентом «Сельского жителя», Левшин подключился к «Экономическому магазину» на 3-й части, сопроводив присланные опыты преамбулой, выражающей благодарность редактору журнала. Статьи Левшина были напечатаны анонимно, под незатейливым псевдонимом «В.Л. из Белева». В своем масштабном четырехтомном труде «Садоводство полное, собранное с опытов и из лучших писателей о сем предмете», который начал выходить в 1805 г., Левшин с благодарностью упомянул Болотова и его журнал как один из немногих русских источников, на которые он опирался.

По мнению вдумчивого исследователя А.Е. Кузнецова, рассмотревшего «Экономический магазин» с филологической точки зрения, «ощутимый во всех жанрах «Экономического магазина» тон доверительной беседы является тоном, организующим внутреннюю форму журнала в целом. Ориентация на разговор с читателем выстраивает слог и синтаксис материалов как разговорный, разнообразная тематика не только способствует привлечению читателей разных интересов, но и формирует образ мира современника Болотова, так что журнал оказывается и литературной школой для самого писателя, и воссоздаёт русское мировидение и образ жизни в их многогранности.

Задуманный как журнал по разнообразным хозяйственным вопросам, «Экономический магазин» (см. значение слова «экономический» в словарях - экономичный, хозяйственный; магазин - не только торговое помещение - сейчас преимущественно, но и название периодического издания - сегодня понятие устаревшее) стал своеобразной «периодической энциклопедией», и в отрыве от ярко выраженной писательской манеры Андрея Тимофеевича не достиг бы значительной популярности. «Экономический магазин» - не бессистемное собрание «тысячи полезных мелочей», но абсолютно уникальный для XVIII столетия авторский проект.

Автор и редактор, Болотов учитывает особенности психологии и речевой осведомлённости адресата, в характере издания ощутим «воспитательный и познавательный» интерес автора и редактора, отчего набор разнообразных и практически полезных советов и разного рода заметок превращается, образно говоря, в «запасное помещение в пчелином улье» - ещё одно значение слова магазин. Можно предполагать, что мысль о русской жизни как «роевой», столь важная для Льва Николаевича Толстого, подготавливалась исподволь и журналистской очерковой деятельностью А.Т. Болотова, укреплялась в образной и обыденной речи дворянства, читавшего и перечитывавшего «Экономический магазин».

Издание «Экономического магазина» не имело прецедентов в истории русской журналистики того времени. В течение десяти лет, постоянно проживая в Тульской губернии, Болотов умудрялся собирать корреспонденцию от своих авторов через Москву, обрабатывать её, дополнять многочисленными собственными сочинениями и – засылать в ту же самую Москву фактически в готовом, удобном для типографских работников виде! И это, заметим, безо всякого интернета.

Наконец, ещё одна новация – предметный указатель «Экономического магазина», как к отдельным номерам, так и сводный. Трудоёмкую работу помогал делать Болотову его сын Павел. Воистину революция в книжном делопроизводстве. Это обстоятельство дало основания знаменитому советскому библиографу, автору легендарной «Истории русской библиографии» Николаю Васильевичу Здобнову (1888 – 1942) назвать Болотова «основоположником русской рекомендательной библиографии». «А мужики-то не знают!»

В самом деле, масштаб личности Андрея Тимофеевича Болотова по сию пору не осознан даже и нашим культурным сообществом, не говоря уже о большинстве граждан. После ознакомления с «Экономическим магазином» не терпится снова отправиться в усадьбу Дворяниново и уж точно на могилу А. Ф. Болотова в деревне Русятино Заокского района Тульской области: теперь-то ясно, что Болотов – великий писатель, отец русской библиографии и, видимо, первый полноценный отечественный журналист, а не только лишь выдающийся хозяйственник, о чём справедливо говорили нам в усадьбе экскурсоводы.

✤✤✤✤✤