Что скрывается за абзацами

До нашей библиотеки добралась поразительная книга «От истории текста к истории литературы. Выпуск 2» (М.: ИМЛИ, 2019. – 352 с.). Первого выпуска в фонде, к сожалению, не оказалось, но второй радует бесконечно. Это роскошное издание Института мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук представляет во всей красе такую важную филологическую отрасль, как текстология:

«Текстология из неоправданно тесных рамок прикладной дисциплины, каковой считалась прежде, выросла и к концу XX века сформировалась как базовая научная отрасль знаний. Проводимые сегодня энергичные исследования в этой области подтверждают богатейший научный потенциал текстологии и востребованность её открытий. Три столпа, на которых прочно стоит текстология – это история текста, творческая воля автора и научная критика текста. Все три направления исследований, составляющих текстологию как науку, представлены в статьях и публикациях, включённых во второй выпуск труда “От истории текста к истории литературы”».

Обыватель думает, что писатель настрочил текст, поправил ошибки, да и дело с концом: издателю остаётся бережно и честно воспроизвести сочинённое. Э-э-э, нет, так дела, оказывается, не делаются. Писатели зачастую добиваются непостижимого качества, оставляя десятки противоречащих друг другу вариантов или даже подвергая текст немилосердному сожжению, а задача издателя – спасти сожжённое, расшифровать зашифрованное, выбрать для окончательной печати вариант, к которому склонялось сердце автора…

Но ведь бред же! Как можно определить, к чему склонялось сердце автора, если автор давным-давно ушёл в иной мир? Действительно, точно определить невозможно. Иной раз разворачиваются чудовищные по своему накалу филологические дискуссии: что и как считать за «окончательный вариант». В книге двадцать две статьи, и в той или иной степени все они об этом. Дико интересно!

Пятнадцать? Тридцать пять тысяч!

Допустим, филологи буквально передрались из-за Гоголя: кто-то считал, что нужно печатать так называемую «сцену вранья» из «Ревизора» по редакции первого издания (1836 г.), кто-то больше верил вариантам сценического текста 1836 года. Ещё были деятели, которые доверяли единственно редакции экземпляра первого издания (1836) с авторской правкой. Победили, однако же, четвёртые. Эти опирались исключительно на редакцию сочинений Гоголя 1842 года.

Спросите: ну какая, к лешему, разница? Разница, извините, огромная. В первом и во втором случаях было написано: «…по улицам везде курьеры, курьеры… курьеров пятнадцать». В третьем случае – даже чуть проще: «…по улицам курьеры, курьеры». Но в четвёртом – уже хорошо нам всем знакомое: «…по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение, я спрашиваю?».

Удивительное дело: сам Гоголь прошёлся авторской правкой по экземпляру первого издания и вымарал оттуда «курьеров пятнадцать», а более ничего не вписал! Доверять ли его авторской правке? «Конечно, доверять!» – настаивали сторонники третьего варианта и были по-своему правы. Как же не верить гоголевскому карандашику?! Откуда же явились аж через шесть лет «тридцать пять тысяч одних курьеров», существования которых теперь все издатели непременно придерживаются? Читайте обо всём этом в грандиозном исследовании кандидата филологических наук и ведущего научного сотрудника ИМЛИ Ирины Аркадьевны Зайцевой «“Тридцать пять тысяч курьеров” (“Сцена вранья” в гоголевском “Ревизоре”: история создания и публикации)».

Оказывается, в отсутствие достоверного авторского автографа с этими «тридцатью пятью тысячами» исследователи самовластно постановили, что исправление было внесено рукою Гоголя либо на отдельном листе, переданном переписчику, либо непосредственно в тексте наборной копии, либо же в виде письменного исправления, отправленного Гоголем из-за границы его близкому другу Николаю Яковлевичу Прокоповичу. Прокопович, между прочим, страшно страдал: «Беда мне с рукописными сочинениями, в них чего не разобрал и пропустил переписчик, так приятель наш и оставил, а я должен пополнять по догадкам».

Ирина Зайцева комментирует:

«Жалобы Прокоповича на качество снятых копий были вполне основательны. Сопоставление версии 1836 г. и текста «Ревизора» в издании 1842 г. показывает, что при изготовлении наборной копии комедии были допущены пропуски, ошибочные прочтения, многочисленные неточности. В какой-то мере это связано с особенностями самого оригинала: нечёткостью ряда написаний, незаконченностью отдельных исправлений и т. д. Можно сказать, что основу издания “Ревизора” в Сочинениях 1842 г. была положена во многих отношениях дефектная и не считанная с оригиналом наборная копия. Последующая (редакторская) работа над текстом комедии способствовала его дальнейшему искажению – Н. Я. Прокопович внёс в наборную рукопись и корректуру “Ревизора” многочисленные исправления, во многом обезличивающие (нормирующие) гоголевский стиль. Это обстоятельство издавна и болезненно тяготеет над всеми, кто приступает к подготовке к изданию гоголевских рукописей, в том числе “Ревизора”. Текстолог неизбежно оказывается в ловушке, стиснутый между двумя источниками: исправленным самим автором текстом первого издания (т. е. авторизированным источником, почти автографом) и печатным текстом, обладающим высоким статусом прижизненного издания (правда, при отсутствии сведений об авторском чтении корректур)».

Настоящий культурологический детектив!   

Истина в… тексте

И ведь практически в каждой из 22 статей находим подобные разночтения, загадки, полемические войны и текстологические свершения. Всякий раз понятно, что филологам нельзя было ошибаться: на кону ведь произведения не Пупкина с Рюмкиным, а тексты Пушкина, Лермонтова, многократно – Гоголя, Тютчева, Гончарова, Достоевского, Лескова и Льва Толстого.

Допустим, шедевр русской лирики – знаменитое стихотворение М. Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» – трактуется здесь нетрадиционно: «Не подвергая сомнению мотивы безнадёжности, В. И. Коровин счёл необходимым выделить и те светлые мечты, к которым устремлена душа поэта, жаждавшая лучшей участи, чем та, которая выпала на его долю; в этой связи по-новому освещены стиховая форма и содержание лирического произведения».

А вот другая сенсация: впервые публикуется полный текст ранней редакции повести Н. В. Гоголя «Вий» – результат тщательной текстологической работы И. А. Виноградова. Рукопись представлена здесь со всеми вариантами и поправками к предыдущим публикациям её фрагментов. «…А вдоль дороги мёртвые с косами стоят!» Впрочем, извиняемся, это из совсем другого произведения. Но ведь когда начитаешься про варианты неправильные, хотя соблазнительные, и варианты правильные, теперь уже канонические, то непроизвольно начинаешь путаться и тупить. А вот филологам-текстологам путаться категорически нельзя.

А зачем это всё?

В завершение обзора приведём слова всё той же полюбившейся нам Ирины Зайцевой относительно конечной цели всех текстологических изысканий:

«Академическое издание, в отличие от всех прочих, опирается на спасительную привилегию и вместе с тем обязанность: дать весь полный (как правило, противоречивый) корпус текстологической информации – в виде основного текста, черновых редакций, печатных редакций, свода вариантов, списка исправлений, вносимых в основной источник, и комментариев. Только в совокупности всех этих данных читатель такого тома может получить исчерпывающее, научно правдивое представление о тексте и стоящих за ним скрытых проблемах и парадоксах».