Есть книги, от которых ничего особенного не ждёшь, а они по прочтении ошеломляют. Такова компактная книжечка за авторством Нины Яковлевны Симонович-Ефимовой «Беседы с Павлом Флоренским» (М.: Русскiй Мiр, 2016. – 336 с., ил., тираж 2000 экз. - Большая Московская Библиотека). Многие знают Павла Флоренского - сначала звезду Серебряного века и мыслителя, а потом священнослужителя и богослова. Однако, читать его собственные труды слишком большая нагрузка для неподготовленного ума: в конечном счёте, никто не обязан сколько-нибудь разбираться в философии и теологии. Но эту-то книжечку с пользой для себя и непреходящим удивлением может прочитать каждый.
«Беседы…» - поистине революционная книга, новый жанр. Автор - двоюродная сестра художника Валентина Серова и сама художница, работавшая в жанре офорта, силуэта и автолитографии – на протяжении 1920-х гг. терпеливо записывала основные тезисы своих бесед с Флоренским на самые разные темы. Так вот, её записи не буквально переданный разговор, не стенограмма, но - выжимки, квинтэссенция, поэтому читателю не приходится барахтаться в мутных водах необязательного повседневного общения Нины Яковлевны с Павлом Александровичем, нет, читатель сразу получает суть вопроса!
Разговоры идут как о высоком, так и о насущном. Неназванная, но очевидная тема книги – «метафизика повседневности». Благодаря тому, что важнейшие темы внезапно вырастают из бытового сора, создаётся наглядная модель частного человеческого мышления и даже даётся острая зарисовка человеческого существования как такового. Записи из «дамского дневничка» постепенно обрастают смыслами и позже начинают перекликаться между собою, демонстрируя диалектику души, предъявляя механику человеческих судеб.
В приложении даны записи о Флоренском скульптора Ивана Ефимова, мужа Нины Симонович, её стихи, посвящённые Флоренскому, а также некоторые письма Павла Александровича. Есть цветные репродукции картин Нины Симонович и фотографии некоторых героев книги. Бумага отличная, дизайн хороший. Жаль, что книга издана давно, потому что хочется приобрести её в личное пользование, чтобы перечитывать с любого места и безжалостно помечать заветные места цветным маркером, ведь в библиотечной книге делать это категорически нельзя.
Не случайно Флоренский дружил с Василием Розановым: он много рассказывает о покойном уже друге Нине Симонович, а та, скорее, бессознательно, организует потом свои записи по принципу «Уединённого» и «Опавших листьев».
«Беседы…» никогда ранее не публиковались. Здесь хочется процитировать многое, но ограничимся некоторыми случайно выхваченными кусками - весьма выразительными, поучительными, а порой попросту шокирующими:
Он: «Нашли физиогномисты, что много пороков в лице Сократа. Пришли с этим к Сократу. Тот сказал: “Да, все эти пороки во мне были, но я их поборол” (подобный же рассказ о Моисее)».
Я: «Что значит – побороть порок? Кажется, он никуда не денется?»
Он: «Это не значит – уничтожить. Но направить на другое! Человек с бушующей страстью, сделавшись монахом, не будет таким, как другой. Он и в религии будет страстен, быстр. По-своему. Он не будет вялым. И это очень хорошо, что не будет. Пол. Это центр деятельности. Но направить на другое».
Он: «Женское пенье производит на меня ужасное впечатление. Хочется бежать. Как будто меня потащили бабы. Всякое пенье светское – брачный призыв. Я исключаю только Оленину д'Альгейм».
Он: «Мне всегда очень жаль Шергина. Как будто его в клетку посадили. И посмотрите, какой он здоровый. Ему надо, может быть, пить, орать – а он живёт в вате».
Он: «Конечно, человек человека узнаёт интуитивно, сразу. И у северян, у нетронутых людей, это сильнее. Когда начинается книжная культура – эта способность атрофируется. Симпатия человека к человеку тоже не зависит от фактов».
Он: «Вы думаете, почему Страшный Суд не сейчас же после смерти?»
Я: «Чтобы лучше уяснить свои грехи на расстоянии».
Он: «Нет, это даётся время человеку как-то доразвиться. Он осознаёт, как исправиться, вырасти. То, что было в зачатке – дойдёт, выяснится ему самому».
Он: «Животных надо изображать – или их мистику, или движение. А просто кошку – не интересно. Или – или, то и другое вместе нельзя».
(Говорим о Дон-Жуане).
Он: «У меня был такой друг – порхающий по всему. Таких много. Такие люди мучительны для окружающих. Однако, если бы была пустота, то они не были бы очаровательны для других. Всё-таки это - искание, искание постоянного чувства (в себе, не в женщине). Пусть одна бы была глуха к его словам, я уверен, - он тут бы остался».
Он: «Для того и Страшный Суд, чтобы разобрать всё. Мы только можем сказать всё, а решать, плохо это или хорошо, - не нам. Может быть, то, что именно мы считаем хорошим, окажется самым дурным. И обратно. Ведь всё сцеплено. Не сделай я того-то или того-то – был бы не я. А надо, чтобы я был самим собой».
Соломонида: «Как это у Соломона было 6000 жён? Сколько колец-то, с ведро?»
Он: «Больше, но они не менялись кольцами. Он давал своё».
Соломонида: «Когда он успевал, и как – венчаться – меня всё дети спрашивают».
Я: «6000 – слишком – я ещё понимаю – две – от силы 5».
Он: «Я не согласен с этим: две – это измена и отдаление от настоящей. Так же и 5. Но шесть тысяч уже незаметно и свободно, и роскошно по-царски».
Я: «Суфражистки, как бы это было?»
Иван Семёнович: «Я думаю, в теперешнем быту невозможно».
Соломонида: «Ох, и чтой-то какие мы бабы бедные. За что?»
Я: «Уж провинились с самого начала – соблазнили мужчину».
Он: «Я думаю, несомненно, глубокий смысл этого символа – вина мужчины. Адам оказался слаб (расшатан), что позволил Еве разговаривать со Змием, свободно разгуливать по Саду!»
Я: «Мы так потрясены, что проспали, что не двигаемся!»
Он: «Нельзя вставать сразу: оставишь свой астрал в кровати».
Он: «Как это, при детях, вдруг заиграют Шопена? (О том, что нельзя играть всё, что попало, что искусство действует.) И в цветах неразборчивы». (По поводу вопроса К.Е., почему синий цвет все любят, и стоит надеть голубую рубашку, как станет весело).
(Мы шли ночью, прозевав трамвай, втроём. Была морозная ночь, он говорил громко-громко. Я уж боялась – простудится. Он увлёкся идя говорить).
Он: «Когда совпадает своя воля и Высшая - это не считается признанием Воли Бога. Если Вы любите овощи и сделаете их в Великий пост – это не значит, что вы поститесь. Это, как если бы мы шли рядом, и нет дела друг до друга… Розанов никогда не мог примириться с отрицанием своей воли. Мы часто спорили об этом с ним… Я не рассказывал, как он умирал? Перед смертью он лежал разбитый параличом, и были явления – кто Благой, а иногда и жуткое, и однажды сказал (с трудом) – «Я понял, что Крест покрыл всё». Есть явления отставания – его крестили, а благодать сошла только перед смертью».
(Утром. О заповедях).
Он: «Так тесно стало, что никак не нарушишь. Украдёшь – милиция, против седьмой заповеди согрешишь – жена прогонит – себе хуже. Но Голос Провидения надо исполнять самому, и его слышать. Чувство жизни».
Я: «Кушайте, а то Ваш пирог уменьшается, и ничего не останется».
Он: «Это зависит от точки зрения. Анаксагор считал так, что в мире существующие частицы не изменяются, всегда будут существовать и не исчезнут. А Демокрит говорил, что исчезнут. Я разделяю точку зрения Анаксагора».
Я: «Ну, всё-таки не надейтесь очень на Вашу точку зрения и скушайте, пока пирог не исчез».
✤✤✤✤✤
