Но я не поняла. Что повыше? Подбородок? Теперь правильно? Фотограф странно глянул на меня, но промолчал. Видимо, понял, что говорить со мной сейчас бесполезно.
Я стояла в полной растерянности, как будто даже не могла сама за себя порадоваться. Так в 2017 году проходило мое награждение кубком победителя Тульского областного слета молодых писателей в номинации «Проза». То, что кубок и был «орлом» я поняла позже. У фотографов свой язык. А как еще? «У каждой профессии запах особый» - помним мы с детства. И особый язык.
Кому суждено стать писателем, тот, разумеется, им станет. Да-да, так все и случится. А вот каким он станет писателем, зависит от встреченных на жизненном пути книг.
Все прочитанные книги , да и не прочитанные тоже, сложатся в особый маршрут, создадут свой особенный язык общения с читателями.
Будет ли это описание березы на холме или сложная постмодернистская история? Кто будет читать эти книги? Прихотливо складывается становление будущего писателя…
Для меня одной из таких важных в становлении книг стал «День» Татьяны Толстой – сборник рассказов и фельетонов разных лет (1990–2001).
Маленький белый томик с изображение печатной машинки на обложке и с библиотечным штампом. Надо же, как красиво издали не такую уж и толстую книгу. Да в ней даже сюжета нет! Просто рассуждения писательницы Татьяны Никитичны Толстой об искусстве и о политике, о переводах и рецептах, о школе и о Голгофе. Но этот язык! Одним лишь языком – сложным и почти научным, веселым и почти циничным, современным и почти «свойским» – она сумела создать образ рассказчика, образ себя самой, как самого интересного, самого близкого и откровенного собеседника. Не было в тот момент вокруг человека, с которым было бы интересней общаться, чем с Татьяны Толстой.
«Подобную картину мог бы нарисовать душевнобольной – да вот не нарисовал, а если бы нарисовал, вряд ли у нее были бы малейшие шансы попасть на выставку в нужное время и в нужном месте».
И это почти разговорное «да вот», и не проговоренная вслух отсылка к тому факту (кто знает, тот понимает), что мало нарисовать, надо преподнести и продать публике идею своей картины – все это очаровало меня. В этом есть уважения писателя к читателю, в этом есть уверенность в достаточности «своих» читателей, а остальные пусть не читают. В этом есть свежесть.
Так я нашла свою писательскую интонацию. И кроме разговорности в ней есть и другие приметы.
Например, полное отсутствие, категорическое неприятие назидательности, поучений. Они, на взгляд Татьяны Толстой, а теперь уже и на мой взгляд тоже, убивают животворящую силу искусства.
Например, можно взять почти неприличное слово «дрянь» и употребить его в тексте так, чтобы все читательницы, взвыв от восторга и умиления, кинутся на шею писателя: «Въезжая в новую квартиру, хочется начать жизнь сначала: выкинуть всю старую дрянь, накупить новой дряни».
Например, яркая, сочная, неожиданная, но точная деталь: «Крупным, как тыквенные семечки, семилетним почерком я вывожу…»
Конечно же, в этой интонации есть правда. И она всегда «в лоб». Без всяких культурных приседаний в попытке завуалировать: «В декабре 1991 года, помню, мучительно хотелось есть».
И в этой интонации есть некая порой откровенная, а порой еле уловимая ирония. Обязательно с очень серьезным лицом: «Были голодные обмороки, но больше от гордости и вегето-сосудистой дистонии».
И в этой интонации всегда много любви к чтению, к языку, к культуре, к сложному: «…в свои пять лет я знала генеалогию всех олимпийских богов, всех героев и всех достойных упоминания смертных. Я и сейчас думаю, что это лучшая книга ( «Мифы Древней Греции» И. Куна) на свете, в ней есть все: и ручьи, и моря, и корабли, и битвы, и колесницы, и плющ, и мирт, и лавр, и ласточки, и лабиринт, и зубы дракона, и страсти, и слезы, и коварство, и любовь, и мужество, а главное – весь мир шелестит богами и наполнен их незримым, но несомненным присутствием».
Первая часть сборника «Частная годовщина» представляет собой собрание лирических эссе. Про детство ли это, или про путешествие по Израилю, про смешное или про трагичное – но все они про любовь. Отчетливо щемящая интонация любви и нежности.
Вторая часть «Ложка для картоф» - фельетоны. У Толстой особенный юмор: она намеренно говорит совершенно серьезно, никаких «смешных» словечек. Но как это весело!
«Вот радость-то какая, светлый праздничек: вышел первый номер журнала Men's Health. Название на русский не переведено, и напрасно: артикуляция глухого межзубного спиранта как правило плохо дается именно тем славянам, на чье просвещенное внимание издание рассчитано. Но это не проявление нашего низкопоклонства, как можно подумать, а решение американских издателей: хотят сохранить свою марку в любой стране. Дело хозяйское, но, даже и не будучи астрологом, каждый может привести примеры того, как непродуманно выбранное имя влияет на судьбу новорожденного… Мужчиной в рамках этого издания считается средняя часть туловища в ее простой физиологической ипостаси».
«…я благодарна ему (К. Чуковскому) бесконечно за то, что он, как никто, научил меня видеть и слышать слово. Сам он владел им виртуозно, и только по всеобщему несправедливому недосмотру недооценен как мастер, и вспоминается в первую очередь как «любитель детей» и автор «откуда – от верблюда». Впрочем, недаром же он в другой своей ипостаси – пленительный детский писатель, и первым, в компании трагического Колобка и таинственной Курочки Рябы, встречает русского ребенка на пороге здешней речи».
Много поэтичных и прочувствованных строк посвящено труду переводчика. Вообще, в этой части книги очень много о чувстве языка. Вот, что надо развивать писателю, вот, что воспитывать.
Повлияла ли на мою жизнь эта небольшая белая книжка? Удивительно, но – да, очень. Любовь к языку, чувство языка легло на благодатную почву, усилило желание писать, сняло известный «страх чистого листа». Значит, маршрут был проложен верно. И если искать истоки того дня 2022 года, когда на собрании Тульского отделения Союза писателей России меня примут в Союз писателей, то это и есть один из мощнейших истоков: я смогла написать и свои собственные истории со своей собственной интонацией, с любовью к языку.
