Книга знатока русской поэзии XX века Романа Тименчика с необычным, интригующим названием «Что вдруг» имеет куда более внятный подзаголовок: «Статьи о русской литературе прошлого века» (М.: Мосты культуры/Гешарим, 2017). Внушительный том увеличенного формата, на первоклассной бумаге, с хорошим шрифтом и дизайном, объёмом почти 700 страниц.

Книга поделена на несколько тематических блоков. Начинается с раздела «На окраинах Серебряного века». Здесь, кроме прочего, собраны:

– попытка живописать «коллективный портрет читателя модернистов», сплавленный из малоизвестных или вовсе безвестных книгочеев, «домочадцев литературы», как выражался О. Мандельштам, родившихся в последнее десятилетие XIX века и первое десятилетие века XX-го; в центре очерка литературные контакты Владислава Ходасевича с его корреспондентами из числа самодеятельных прозаиков и поэтов;

– статья с говорящим названием «Петербург в поэзии русской эмиграции» с огромным набором выразительных, остроумно скомпонованных по темам стихотворных отрывков; здесь много ностальгии, трогательных деталей, некоторое количество изящества:

Как хорошо, закутавшись в доху,
Бродить в снегу Таврического сада
И знать, что сердцу ничего не надо,
Пусть бьётся в лад спокойному стиху,

– строки оставил Юрий Трубецкой, которого современники именовали «подлизой», что, по мнению Тименчика, «самым точным образом описывает и его, Трубецкого, поэтику»;

– увлекательный рассказ о доселе неизвестном никому из исследователей поэтическом альманахе 1922 года «Адская мостовая», подаренном Тименчику самим Михаилом Гаспаровым.

В разделе «Эпоха “Бродячей собаки”» собраны тексты про легендарное художественное кабаре, ведомое Борисом Прониным в Петербурге в 1912–1915 годах. Роман Тименчик публикует и подробно комментирует мемуар Бэлы Моисеевны Прилежаевой-Барской (1887, Переяслав – 1960, Ленинград), вольнослушательницы Петербургского университета и студентки Высших женских (Бестужевских) курсов, в советское время автора исторической прозы о Древней Руси. Здесь и просто поэзия, и «поэзия частного существования» – во всей красе; много уникальной исторической фактуры:

«Воспоминания Б. М. Прилежаевой-Барской приближают нас к некоторым общим выводам о смысловой структуре пронинского кабаре, которая отличается прежде всего разнообразной и ревностно культивируемой пограничностью, а не просто богемными замашками, вызывавшими недоумение у людей буржуазного воспитания. В этих воспоминаниях завсегдатаи подвала стремятся – по поводу и без оного – публично заявить о своей маргинальности, в чём бы она ни выражалась: П. О. Богданова-Бельская – о том, что она бисексуальна, А. Я. Гальперн – о том, что он еврей и при этом сын сановника. Продолжим: Пронин не делал секрета из своих продолжающихся контактов с большевиками, Н. К. Цыбульский побуждал лансировать его наркоманию и алкоголизм. Виктор Ховин вспоминал: ”Там не скрывалось то, что вообще принято было скрывать. Там были откровенные алкоголики, нескрывающиеся наркоманы. Любовные интриги завязывались у всех на глазах. Все знали, что одна поэтесса имеет очаровательную записную книжечку, куда тщательно заносит каждого своего любовника, общее число которых давно перевалило за 100. Там неудивительно было услышать от мужчины, что он ”вчера был у своего любовника”, и вообще вряд ли что-нибудь такое могло удивить или шокировать обитателей этого подвала”».

«Эта пограничность, – комментирует Тименчик, – оттеняется присутствием в «Собаке» представителей другого полюса образованного общества – персон из солидных общественных и академических кругов, которым подземелье обеспечивало реализацию их шутливых гипербол и домашних импровизаций. Показательно, что по времени пронинская затея наследует петербургскому слуху: ”А. А. Корнилов рассказывал, что М. И. Ростовцев, Нестор Котляревский, А. В. Пешехонов и ещё кто-то учредили «общество бродячей собаки». Собираются по ночам и ужинают, а вместо приветствия – лают”».

Вся эта фактура убедительно показывает уровень разложения и поглупения тогдашних элит. «Страшно далеки они от народа». «Вот тебе, бабушка, и Серебряный век».

Там, в элитных подвалах, все подряд рифмовали и декламировали. Тименчик приводит смешные откровения некоей Е. Малашлиевой от 18 ноября 1916 года:

Ты играешь моим чувством, как пугливым, белым кроликом.

Я сижу такая тихая, я сижу такая дикая за смешным цветистым столиком.

Похоже, в те времена формируется фигура речи, которая буквально въелась в мозги и языки наших юных современниц: «А я такая… А он такой… А я такая…»

Всё мне странно: эти люди, эта роспись эротичная.
Я забавная, нелепая, я забавная-приличная.
Дамы пёстрые в брильянтах, разношерстные, как птица,
Звонкий говор, сигаретки, раскрасневшиеся лица.
Эти стены… Эти столики и в тюрбанах пёстрых мальчики…
Всё так странно! – Что так смотришь ты и целуешь мои пальчики…

Ритмично чередуя мемуары с бессмысленными, хотя обаятельными стихами не пойми кого и описаниями нравов столетней давности, Роман Тименчик буквально гипнотизирует читателя. Вот забавный кусок из мемуаров Прилежаевой-Барской, в котором из толпы людей, не оставивших следа в литературе, внезапно выскакивает фигура хоть и легендарная, но в данном случае самым неожиданным образом приниженная:

«…Высокий блондин, задрав голову кверху, глядя в потолок и отставив мизинец левой руки, пел свои стихотворения:

Позже я познакомилась в одном буржуазном доме с почтенным господином, который спросил меня очень застенчиво, знаю ли я его племянника, немного придурковатого, “он печатался под псевдонимом Игорь Северянин, потому что мы не позволили ему позорить нашу фамилию”».

Роман Тименчик гениально показывает, как из фоновой поэтической пошлости постепенно и закономерно формируются настоящие, хотя на буржуазный взгляд «придурковатые стихи», ведь, положим, от «я сижу такая дикая, я забавная-приличная» до «я гений Игорь Северянин» дистанция сравнительно небольшая.

А поскольку поэзия Северянина хотя и придурковатая, но подлинная, сильная, то и дистанция от него самого до главных героев сборника – Николая Гумилёва с Осипом Мандельштамом – тоже ведь не огромного размера. В разделе «Заметки о Гумилёве» целых семь содержательных статей, в разделе «Заметки о Мандельштаме» – шесть.

Затем следуют разделы «Заметки комментатора», «Друзья» и «Разное», в последнем из которых выделяется очерк «Споёмте, друзья?», где очень интересно расследуется перекличка текстов «массовой культуры» и высокой поэзии:

А вы послушайте, ребята, бородатый анекдот:
Жил на свете Жора Бреммель, знаменитый обормот…

О том, чем закончилась песня, бытовавшая в среде питерских стиляг начала 1960-х, и какое отношение имеет она к Михаилу Кузмину, со дня рождения которого в октябре-месяце исполнилось, между прочим, 150 лет, узнает тот читатель, который рискнёт занырнуть на самую глубину удивительного сборника Романа Тименчика.

Там, на глубине, ему как раз и откроется смысл загадочного эффектного названия: «Что вдруг».    

✤✤✤✤✤