Успенский – наш земляк
Выход в свет монографии Татьяны Дячук «Творчество Г. И. Успенского в историко-литературной перспективе: контекст и поэтика» (Санкт-Петербург: Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2023. – 348 с., тираж 500 экз., цена 2 548 р. 20 коп.) был приурочен к 180-летию легендарного писателя, родившегося, как известно, в нашем городе. В доме № 57 по Тургеневской улице Глеб Успенский провёл свои детские годы, а впоследствии жил в Туле наездами на Большой или Воронежской улице (ныне ул. Оборонная), некоторое время даже пытался работать учителем в Епифани. В последний раз Успенский приезжал в Тулу по семейным делам в 1872-м. Недавно в нашем городе установили значительный памятник писателю работы Зураба Церетели.
По идее, столь грандиозную и по-настоящему новаторскую монографию должны были бы сочинить, написать, издать в Туле. К сожалению, нет, не вышло, тульские учёные мужи и дамы слишком сосредоточились на Льве Толстом, пряниках и оружии; Глеб Успенский тулякам прямо как неродной: откупились памятником. Свято место пусто не бывает, и вот уже Татьяна Владимировна Дячук, преподаватель питерского РГПУ им. А. И. Герцена, написала свою докторскую диссертацию, получила блестящие отзывы рецензентов, приготовившись к защите, но, к сожалению, ушла из жизни, защититься так и не успев, не дождавшись публикации, которую подготовили и осуществили коллеги по кафедре русской литературы.
Успенский позабыт/позаброшен
В содержательном послесловии С. О. Шведовой говорится:
«С той точки обзора, которая установлена исследованием Дячук, совершенно очевидно, что не только творчество, но и жизнь Успенского находились на перекрестье важнейших тем, проблем, сюжетов русской литературы. Этим, по-видимому, и объясняется такая разнообразная и по мысли, по форме рецепция творчества Успенского в русской культуре на протяжении как минимум века – с 60-х годов XIX века до периода «оттепели» в XX-м. Ныне значительно менее известный читателю, чем Толстой, Достоевский, Чехов, благодаря исследованию Татьяны Владимировны Дячук, Успенский вновь обретает одно из центральных мест в истории русской литературы и культуры». 
Столь громкое утверждение – не пустой звук и не рекламный трюк. Книга исключительно информативна, аналитична, доказательна. Ещё недавно, до ознакомления с ней, представление о Глебе Успенском исчерпывалось ленинскими восторгами по поводу содержащейся в его прозе социальной критики и смутными воспоминаниями о тяготах народной жизни в пределах Растеряевой улицы, теперь же картина совершенно изменилась: Глеб Успенский оказался фигурой громадного масштаба. Приступая к работе, сама Татьяна Дячук вполне осознавала, до чего плохо исследован герой её филологического романа:
«Имя выдающегося писателя второй половины XIX века Глеба Ивановича Успенского (1843-1902) нечасто упоминается в актуальных филологических исследованиях. Сегодня его творчество утратило своё место в «каноне» русской литературной классики, хотя в писательской иерархии современники отводили ему место вслед за Л. Н. Толстым, Ф. М. Достоевским, И. С. Тургеневым и Н. А. Некрасовым… Вместе с тем противоречивость и зыбкость идейной позиции Успенского, своеобразие его художественного письма становились препятствием для однозначного толкования его творчества. «Беллетрист-эмпирик», «передвижник», «радикал», «социалист», «религиозный писатель», «народник», «разрушитель иллюзий», «типичный русский интеллигент», «чуткий художник», – несмотря на широкий диапазон оценочных суждений, которыми современники стремились определить творческую личность писателя, “загадочный лик Глеба Успенского” (П. Б. Струве) оставался непроясненным. Один из русских эмигрантов В. М. Чернов в середине прошлого века точно заметил, что в русской литературе Г. Успенский прошёл “незваным, непрошеным, неразгаданным”».
Вообще говоря, уже «Введение» книги ошеломляет. Повторимся: Глебу Успенскому создали имидж бытописателя-разоблачителя, потрафившего Владимиру Ульянову-Ленину, и таковым Успенский продолжает пребывать в сознании всех интересующихся культурой сограждан. Татьяна Дячук бросает законный упрёк отечественному культурному сообществу:
«Поэтика Успенского остаётся неизученной… С окончанием советского периода и крушением советской идеологии интерес к Г. Успенскому угас. Возрождение научного интереса произошло в начале XXI века в западной русистике. Профессор русской литературы университета Кентербери в Новой Зеландии Генриетта Мондри посвятила Г. Успенскому две книги: «Писатели-народники и евреи: Г. И. Успенский и В. Г. Короленко: по следам “Двести лет вместе”» (перевод и издание на русском языке в 2005 году) и «Pure, strong and sexless: the peasant woman’s body and Gleb Uspensky» (2006). Мондри удалось найти необычный аналитический ракурс ракурс (проблема телесности), благодаря которому обнаружилась глубокая связь писателя с философией и культурой Серебряного века».
Ну и ну. Даже в Новой Зеландии, которую не видно отсюда со спутника, ищут новые подходы к «неразгаданному» Глебу Успенскому, вчитывая в его прозу, эпистолярий и «Автобиографию» актуальные смыслы, а у нас Успенским брезгуют, потому как – вот же проклятое клеймо – о его творчестве поощрительно высказывался сброшенный теперь с пьедестала вождь пролетарской революции. Татьяна Дячук выделяет жирным шрифтом: «Доминирование идеологических интерпретаций на протяжении всей истории восприятия творчества Г. Успенского привело к недооценке его художественного таланта и явилось причиной исключения большинства его текстов из памяти культуры». Вот цензура, так цензура! Всем шибко «обиженным» диссидентам прошлых и нынешних времён – успокоиться. Впрочем, что взять с «общества», если сам Лев Толстой, этот «матёрый человечище», высказывался о Глебе Успенском несколько пренебрежительно, доказывая, что тот писал на… тульском языке и что знаков препинания у него больше, чем слов. Человек, осиливший невероятную книжку Татьяны Дячук, не поверит теперь даже и Льву Толстому.
Успенский – умный, глубокий писатель, опередивший своё время
Автор устанавливает связь будто бы «всего лишь народника» Глеба Успенского и с русским Серебряным веком, и с натурализмом француза Эмиля Золя, и с «деревенской прозой» позднесоветского периода:
«Типологически и генетически связанный с циклом «Власть земли» роман Э. Золя «Земля» зафиксировал кризис религиозного сознания и безуспешность попыток преодолеть его через приобщение к великой праматери – земле… После цикла «Власть земли», в котором поведение крестьянина объяснялось действием безличных природных сил, Успенский, стремясь опровергнуть собственные безрадостные наблюдения и заключения, занят поиском в народных недрах ответственно поступающей личности… Русская крестьянка, чьей материнской заботой и трудом охвачены семья и крестьянское хозяйство, предстает идеалом свободного и независимого человека. Народническая идеологема о «целостном неделимом» в сознании писателя слилась с двуединым образом Матери-земли и Небесной матери. Поэтому в поздней прозе Г. Успенского трудящимся крестьянкам делегирована способность спасать и воскрешать падшего человека. Кульминацией сюжета о воскресении является очерк «Выпрямила» (1885), в котором в целостное единство были сведены все мотивы творчества писателя: безответной любви к народу, красоты крестьянского труда и духовного тупика, в котором пребывает русский интеллигент… В ситуации кризиса народничества очерк «Выпрямила» явился религиозно-экстатическим откровением о «светлом будущем» богочеловечества и предвосхищал религиозно-мистические открытия Серебряного века… Писателем было достигнуто беспрецедентное в русской культуре трагическое единство жизни и творчества. Документальные свидетельства о последних годах жизни Г. Успенского (дневник врача Б. Н. Синани, эпистолярий писателя, мемуары современников) убеждают в том, что его духовная работа была всецело сосредоточена на «усилье Воскресения». Г. Успенский явился не только автором метасюжета о воскресении падшего человека, но и его главным героем».
Татьяна Дячук подробно рассматривает факты социальной биографии Успенского, изящно и остроумно соотнося их с фактами его биографии духовной, творческой:
«Писатель приветствует «разоренье» чиновничьих гнёзд (цикл очерков «Разоренье», «На старом пепелище», «Неизлечимый»), которое случилось в эпоху великих реформ Александра II. По Успенскому, «разоренье» коснулось и наболевшего семейного вопроса – возможности иметь детей в неограниченном количестве. Как рассуждает одна из героинь «Разоренья»: “Не старое, сударыня, время стоит. В прежнее время с доходов сколько хошь жён набери, по сту дитев в год рожай, – всем хватит… Ну, теперь не очень-то!” В цикле «Из деревенского дневника» Успенский констатировал чиновничье «перенаселение»: “Такого народу, воспитанного на жирных крохах, падавших с жирного стола крепостного права, на Руси великое множество: в чиновничестве, в мещанстве, в духовенстве, – везде нарождено много безземельного народа, громадному большинству которого нет уж средств получить ни знаний, ни уменья, дающих право требовать свою порцию хлеба…”»
Успенский переиначивал формулу Мальтуса. Английский экономист утверждал, что именно бедным важно помнить о необходимости «нравственного воздержания», ведь они не в состоянии обеспечить своё потомство. Успенский, напротив, убеждён, что многочисленному и бесполезному (по его мнению) классу чиновников необходимо или пахать землю (писатель вполне сознавал утопичность своего предложения), или перестать плодиться, сократив тем самым бремя чужого труда… Страстность, с которой Успенский обрушивался на русскую чиновничью семью, во многом объяснялись личными мотивами писателя. По воспоминаниям родственников Успенского, его дед, познакомившись с циклом «Разорение» и узнав в литературных героях себя и свою семью, проклял внука. Успенский отрёкся от своего чиновничьего происхождения, от многочисленного чиновничьего гнезда, в котором вырос сам и которое позже «разорил» в очерках с характерными названиями «Разоренье» и «На старом пепелище». В «Письмах с дороги» он отзовётся о своём прошлом как о «смрадном морге», «трупной яме»: «чему там можно было научиться?» (1886). В «Автобиографии», написанной в 1883 году, Успенский рассказывал о забвении своего происхождения и созидании «новой душевной родословной» на выработанных им самим нравственных основаниях…»
Болезнь как поле борьбы Добра и Зла
Татьяна Дячук помещает историю душевной болезни Успенского в контекст его произведений, и это её психологическое расследование будет, пожалуй, круче любой выдумки от прихотливого ума:
«Как известно, душевная болезнь Успенского протекала в форме шизофренического раздвоения личности. Личность писателя расщепилась на ангела, названного именем святого Глеба, и свинью, обозначаемую отчеством Иваныч, с которым были связаны негативные воспоминания о его родительской семье. Пребывание в облике свиньи сопровождалось физиологически отправлениями тела, сексуальным возбуждением и проявлениями агрессии. Выход за пределы телесного «я» приводил к обретению ангельского облика Глеба. Бестелесный Глеб был свободен от мучительных требований пола и обладал способностью летать. «Задача» больного Успенского состояла в том, чтобы расподобиться со свиньёй и быть святым Глебом. Между тем борьбу со «свинством» Успенский вёл не только в годы болезни, но и на протяжении всей своей вполне сознательной жизни. Так, в 1870-е годы писатель приходит к твёрдому убеждению в духовной повреждённости человека, для которой писатель придумывает метафору «больная совесть»…»
А ещё он вводит в активный оборот такие выражения, как «свинство», «свиной человек» или «свиной элемент». Известный психиатр Б. Н. Синани, который лечил Успенского в Колмовской больнице под Новгородом, ошибочно поставил писателю диагноз паранойя. «Дневник» Синани – это не только история врачебной ошибки, но и личный документ, изображающий сложную гамму чувств, испытываемых врачом по отношению к пациенту. Татьяна Дячук закручивает документальный сюжет до предела:
«Синани – атеист, рационалист и скептик (см. воспоминания О. Э. Мандельштама в «Шуме времени»), Успенский – человек верующий и экспансивный. Здесь столкнулись несостоявшиеся амбиции врача и религиозная драма, переживаемая пациентом. Не случайно в конце «Дневника» ясно прочитывается враждебность Синани к своему пациенту, ирония над его молитвами, над его исступлённой жаждой покаяния. Об отношении пациента к врачу говорят следующие слова из «Дневника» Синани: «Источником зла в моей деятельности он [Глеб Успенский – Т. Д.] считает, главным образом, то, что я не христианин». Психиатр подробно описал мучивший писателя бред превращения в свинью… В личине свиньи больной был занят воображением сцен разврата и насилия. Периодические обращения в свинью приносят страдания Успенскому. Он раскаивается, плачет и молит о спасении. В отличие от своих героев, побеждённых «свиным человеком», их автору удаётся испытать на себе чудо Воскресения, погрузиться в атмосферу евангельских событий… Советские психиатры, изучившие «Дневник» Синани, отметили затяжное течение болезни Успенского, которая обычно заканчивается смертью в течение 4-5 лет. Этот удивительный факт был объяснён ими «значительной сопротивляемостью» пациента, ведь ему было что терять… Когда на вопрос Михайловского, почему только он, Успенский, видит ангелов, а прочие не видят, писатель отвечал, что ему это «дано» за испытанные им страдания. Вероятно, суть сотериологического опыта Успенского и состоит в том, что воскреснуть можно, лишь до конца осознав себя «свиньёй, лежащей в кале», пройдя мучительную болезнь совести, бьющейся, если вспомнить метафору из «Неизлечимого», под «навозной кучей» совершённых грехов. Жизнетворческие усилия Успенского были сосредоточены на идее воскресения падшего человека…»
Ещё один тульский гений
И что же, после всей этой информации, из которой, кстати, голливудские драмоделы давно сделали бы выдающееся биографическое кино, увенчанное тремя-четырьмя «Оскарами», будем по-прежнему считать Глеба Ивановича Успенского всего-навсего наблюдательным очеркистом, пригодившимся Владимиру Ульянову-Ленину в его борьбе с царизмом?!
Возможно, занижая Успенского в качестве писателя, Лев Толстой бессознательно завидовал ему как человеку уникальной судьбы и бескомпромиссного духовного поиска. Так или иначе, благодаря книге Татьяны Дячук у туляков неожиданно появился бесспорный «гений места». В самом деле, ещё несколько лет назад Глеб Успенский пребывал даже не в первой лиге нашей национальной культуры, а во второй или даже третьей. После этой монографии Глеб Иванович натурально воскрес из полузабытых/полумёртвых классиков, превратившись в нашего актуального современника, в которого стоит вчитываться, с которым стоит сверяться столь же внимательно и ответственно, как со Львом Николаевичем.
Каталожная карточка книги
